Праздник

В один из некоторых дней мы гуляли по холмам этого города, ища, кому бы открыть всю глубину наших намерений. Стояло жаркое лето, и всё, что было движимого, стремилось убраться из города прочь, в то, что называют природой. Мы уже успели как следует порадоваться этому, как вдруг на улицу, где мы стояли под тенистой липой, вывалилась откуда-то нестройная толпа и тотчас заполнила её своим шумом и дробностью.

Мы решили проследить за ней здесь же, хотя её появление было малоприятным. Часть толпы выкрикивала время от времени какие-то лозунги, наверное, политические. Этим людям что-то не нравилось, и, наверное, они хотели что-то изменить — но не знали как, и поэтому сошлись сюда, чтобы выяснить. Многие из них смеялись совершенно добродушно, многие сбивались в кучки, интеллигентно обсуждая какой-то внезапный вопрос.

Среди прочих мы приметили одного человека, который ходил как бы отдельно от общего движения толпы, сближался с другими людьми и коротко о чём-то беседовал с ними. На нём была наброшена лёгкая ветровка, что было излишне в такую погоду, руки он держал плотно в её карманах. Мы заинтересовались и решили подойти к нему.

Когда мы приблизились, он говорил с очередной пойманной им собеседницей — на этот раз с женщиной лет пятидесяти в круглых светло-коричневых очках.

— Ну а губернатора убьёте? — услышали мы его голос.

Женщина чуть тревожно отшатнулась от него.

— Губернатора, говорю, убьёте? — повторил он. — Вам не кажется, что генерал-губернатор всё ещё жив?

— Что вы такое говорите вообще? — женщина быстро отошла в сторону и уткнулась очками в айфон.

— Они не понимают, не хотят понять, — улыбнулся он половиною рта и тут же, завидя кого-то, бросился на новую жертву.

Потоптавшись на месте с полминуты, мы опять подошли к нему, беседовавшему со средних лет парой.

— Море крови, океаны крови. Кровавые облака. Стаи перелётных окровавленных птиц, — говорил он, заглядывая попеременно в глаза обоим, похожий на уличного проповедника.

— Ты провокатор, что ли? — спросил мужчина.

Затем он переглянулся со своей спутницей с самым недоумённым видом, и, воспользовавшись нашим прибытием, оба сейчас же отошли назад, где смешались с мимо проходящей колонной.

Он остался рядом, задрав голову и долго щурясь на кромки крыш вокруг. Затем осмотрел нас пристально и пригласил поближе.

— Вот, — сказал он, оттопыривая рукою карман ветровки.

Мы заглянули — внутри на его ладони лежала небольшая ручная граната.

— Её зовут Вера Сергеевна, — пояснил он. — Я всегда с ней гуляю. Знаете, многое видишь и слышишь совсем по-другому, когда она рядом. Это как если бы в пространстве вдруг открылась какая-то новая точка схода, и всё вокруг устремилось бы к ней, разваливая принятую здесь иерархию вещей и смыслов. Я, как вы понимаете, художник. А она мой зритель, единственный, для которого стоило. Множество моих состояний подобно галерее, через которую она проходит и делает мою работу совершенной. Вера Сергеевна — это праздник, который всегда со мной. На таких мероприятиях без неё я бы вообще не знал, что делать. Ведь, сказать по правде, здесь довольно бессмысленно. Мне, впрочем, не привыкать.

Он остановился и стал оглядываться. Мы же, удовлетворившись встречей с настоящим художником, наконец оставили его с его музой и поспешили найти тень и молчание.