Иван Колесо

Попробовав сделать колесо, Иван Колесо разочаровался в своих навыках и умениях. Вначале он соорудил из обреза пластиковой водопроводной трубы втулку и попытался приделать к ней деревянные спицы, равномерно приклеив их по окружности. Уже на этом этапе он понял, что его стратегия ошибочна и что колесо таким образом не сотворишь. Это вызвало в нём необыкновенное учёное расстройство, которое он стоически перенёс. Далее он приволок цельный срез ствола дерева, свалил его на балкон и вооружился стамеской и долотом. Пользуясь сими инструментами, он попытался выдолбить из дерева центральную часть колеса, оставив таким образом внешний его круг в виде обода. Дерево треснуло и раскололось, нарушив требуемую целостность. Поняв, что колесо нельзя сделать ни изнутри, ни снаружи, Иван разуверился и стал мрачен и тих.

После были долгие годы, в течение которых он был совершенно убеждён в своей никчёмности, в неспособности сделать то единственное и, казалось бы, элементарное, что было нужно для какого-то внутреннего спасения и равновесия с самим собой. Он продолжал жить своей безвестной жизнью, в которой не было ничего завершённого.

Однажды вечером, когда он лежал в кресле на даче, в безоблачном небе перед ним появилось колесо. Оно переливалось тёплым металлом и было само по себе непротиворечивым и простым, словно бы не имело ни внутренней, ни наружной части. Иван пытался сконцентрировать взгляд на нём, но его сверхразумная простота ускользала от внимания.

— Кхе-кхе, — прокашлялся высокий человек в белой майке и бейсболке, стоявший на дорожке под колесом. — Стоит заметить, что оно вовсе не должно крутиться и переливаться цветом тёплого металла, как ты мог бы себе ошибочно представить. То, что ты видишь, существует не потому, что обязано быть. В то же время, вряд ли ты можешь всерьёз предполагать существование воли в простых вещах. Это было бы избыточно.

— Э-э… — сказал Иван.

— Однако, — продолжал человек с вызовом, — именно то, что ты его наблюдаешь, является для тебя единственным положительным фактом во всей коллизии, так сказать, и пренебречь этим мы не можем. Что бы изменилось, если бы я сообщил тебе нечто о действительной форме этой вещи? О том, что существует превосходная реальность, в терминах которой оно является не подозрительным летающим объектом с редуцированной внутренней и внешней стороною, но бесконечною плоскостью, не имеющей ни мерности над и под собой, ни координат, которую нельзя, таким образом, свести ни к чему наблюдаемому?

— Но…

— Это, — указал человек на колесо, которое благодарно извернулось в небе, — твоя душа, Иван. Здесь она бесконечно проста, настолько, что ты не отыщешь в ней ни внутренней, ни внешней части. Там же она бесконечна и единственна, и совершенно подобна себе в любой своей точке. Здесь она принимает формы, одной из которых есть то, чем ты себя сегодня считаешь. Там она является формой существующего настолько всецело, что мы не найдём возможности уподобить её чему-либо. Чудо же в том, что и там, и здесь — она есть одно и то же. Посмотри на это колесо, Иван. Ты всё понял?

— Я всё понял, — сказал Иван. И, предположительно, не соврал.