Слоня

По широкому тротуару, освещённая ярким днём буквально со всех сторон, в невероятно белом платье и с хитрой укладкой на голове шагает Слоня. Прохожие, как дым, пролетают мимо, не оставляя и тени на ней, автомобили мчатся по дороге рядом, налегке, как птичья быстрота. Слоня идёт, не нарушая порядка жизни, как водомерка скользит по воде своих отражений.

Из витрин на улицу глядят осторожные манекены: людей они не замечают, люди слишком быстры для них, но смутно ощущают какое-то движение в воздухе, тревожатся и приписывают свою тревогу чрезвычайно быстрой смене дня и ночи. Они и правда стремительны. Толпа у павильона метро растекается по ближайшим офисным зданиям, усеянным кондиционерами, напоминающими пучки омелы на деревьях. Её не беспокоит вид Слони, неспешно идущей по улице в слепящем наряде, и то, как поток людей рассеивается перед ней, расступается, не притронувшись, будто натолкнувшись на силовое поле вокруг неё. Видят ли они её? Бог весть.

Но те, кто видит, видят прежде всего сияющее лицо Слони, розовое, чуть округлённое, с нежным пушком. Видят её тёмные глаза в оправе длинных ресниц, смотрящие ровно и честно перед собой, отражая весь мир, открывшийся ей без остатка. Слоня улыбается едва заметной улыбкой. Грузчики суетятся у мебельного магазина, вынося к запылённой фуре скучный бежевый диван. Рядом с газетным киоском, у остановки автобуса курит стайка школьниц. Напротив, под аркой во двор с полураскрытой железной дверью крутится визгливая собачья свадьба. Здесь в асфальте тротуара расселась протяжённая выемка, блестящая посреди подсыхающей лужей. Слоня идёт по краю выемки, прочно касаясь ногами в чёрных ботиночках скудной этой земли.

Пешеходный поток загустевает по мере приближения к большому перекрёстку впереди. Оттуда слышен гудок полицейской сирены, сдавленный рокот толпы, стоящей в несколько рядов. За этим живым амфитеатром — тёмный фольксваген со смятой мордой и треснувшим стеклом, а перед ним в круглом красном пятне, похожее на полупустой мешок, чернеет мужское тело, как будто в победном жесте выбросив над головой сжатую в кулак руку. Издалека через проспект подъезжает, мерцая огоньком, скорая. Слоня входит в толпу, занявшую часть перехода-зебры, останавливается и внимательно осматривает сцену. Водитель фольксвагена прячет ладони под мышками. Его нервно трясёт, пока он даёт показания грузному полицейскому, уткнувшемуся в планшет. Часть людей вместе с зелёным светом трогается и идёт по зебре, озираясь на аварию. Слоня выворачивается из толпы и движется с людьми дальше, не дожидаясь, когда подъедет скорая. Её каштановые волосы приподымает над плечами встречный ветер, она тепло улыбается, глядя поверх голов в лазурное небо.

Дорога её идёт мимо тенистого сада, огороженного кованой оградкой. Там от влажной земли, под кронами моросящих соком лип, подымается слабый шум какой-то старинной речи, множественной, спорящей, туманной. Как если бы те, кто говорит оттуда, знали на самом деле, что происходит сейчас на этой земле, и им было что сказать в ответ на это знание. Чёрно-белая кошка, выскользнув из-под оградки сада, бежит вровень с шагом Слони, задирая голову и хрипло мяукая. Потом отстаёт, останавливается и долго смотрит вослед, как невезучая. Слоня идёт, крепко ступая по недоумённой земле. Она улыбается.

Небо темнеет какой-то йодистого цвета тучей. Далеко, оттуда, где сад уже кончается, раздаются сухие автоматные очереди и пронзительные человеческие крики. По опустевшей улице, посреди проезжей части, из сходящейся книзу точки перспективы бежит женщина в разорванном платье, босиком и с каким-то свёртком в руке. На бегу, не замедлившись, она смотрит на Слоню с мучительным выражением лица, но, кажется, ничего не понимает и продолжает бежать прочь, скорее. Гул артиллерийских залпов сотрясает землю. Из-за корпуса почты на пустую улицу медленно выезжает бурого цвета танк, сминая асфальт под собой. Беспомощно и беспорядочно в него стреляют из окон здания напротив, пока он вертит башней и наконец стреляет в ответ, разнеся угол второго этажа. Слоня переходит улицу, где по правую руку от неё пустеет собранная из строительного хлама баррикада. Она проходит под домом, из которого всё ещё по инерции продолжается стрельба. Битое стекло, как карамель, хрустит под её твёрдыми подошвами.

Она улыбается, слегка прикрыв глаза навстречу свету. Солнце выкатилось в прореху распотрошённой тучи и заливает ей лицо так, что оно кажется полупрозрачным. Свет проникает внутрь человеческой вазы и не находит ничего, ничего.

Перейдя небольшую площадь с памятной стелой, Слоня идёт по затенённой улице среди жилых пятиэтажек. Молодые слётки грачей то и дело перебегают перед ней дорогу, прячась в траве, откуда громко и заинтересованно каркают ей в спину. Блики солнечных пятен, прорываясь через листву посаженных вдоль дороги деревьев, ритмично проносятся по её лицу, взрываются вспышками света на ослепительно белом платье. Шаг Слони уверен, лёгок и прочен даже здесь, на неряшливом асфальте спального района. Кто-то в ближайшем доме резко хлопает рамой окна, из подворотни слышен детский суетливый спор. На той стороне улицы совсем юная ещё пара катит коляску с младенцем, но останавливается и в четыре вопросительных глаза смотрит в сторону Слони, как будто пытаясь разглядеть там что-то важное, но ускользающее от прямоты зрения.

Ветер, шелестящий листвой, вдруг стихает, а вместе с ним замолкает в грозную тишину весь район. Люди, их дети, их машины, птицы и животные в одночасье исчезают из напряжённого пространства, которого тон, запах и эхо тоже переменились и узнаваемы едва лишь. Из-под земли, еле слышимый, разносится низкий ровный гул, словно от удаляющегося поезда. В тишине, как в прозрачном кристалле, Слоня мерно впечатывает шаг своих ботиночек в землю. Вдруг проносится в воздухе резкий электрический треск, и в ту же секунду земля вздыбливается, дрожит, и короткие волны несколькими толчками проходят по ней, как по воде от брошенной гальки. Дома, шатнувшись в стороны, раскалываются и рушатся набок и внутрь себя, подымая клубы иссушающей ванильно-розово-серой пыли в воздух, деревья ходят ходуном, вдалеке, с чуть более высотного, чем здесь, до́ма съезжают три верхних этажа и с грохотом падают на дорогу. С неожиданным коротким свистом земля под проезжей частью расседается, и посреди дороги, уходя далеко вперёд, возникает глубокая расселина, раздвигающая обе части улицы друг от друга. Кое-где вспыхивают пожары. Люди, кому повезло и кто оказался более проворен, на шатких ногах выбегают из зданий, садятся на землю, держась руками за стволы деревьев или за ту же землю. Всё наполняется криком, гудками, скрипом, громыханием. Двухметровый кусок стены, отвалившись от фасада, падает на дорогу за спиной Слони, разворошив асфальт. Она идёт вперёд, как упрямое белое облако, счастливо избегая столкновения с обезумевшими от страха и горя людьми. Нежно-пунцовый цвет её лица, подсвеченный скромной улыбкой губ, сияет сквозь клубы пыли и дыма, нисколько не потеряв в своём чувственном оттенке и ясности. На высоте третьего этажа дома, запертая на полуобвалившемся балконе, истошно лает собака, но замолкает, едва только взгляд её касается того места в пространстве, сквозь которое проходит Слоня.

Сверху моросит дождь из почти прозрачной тучки на густом небе. Здесь дорога, взбежав на холм, понижается, оставляя позади разрушенный землетрясением квартал. Покинутый автобус с выбитыми стёклами стоит, припаркованный у тоже пустой остановки. За ним начинается длинный ряд гаражей, и дорога из асфальтированной переходит в грунтовую. По правую руку утопают в летней безудержной зелени хозяйства частного сектора, и запах домашнего шашлыка органично сплетается с ароматом взбодрённых мгновенным грибным дождём садов. Кто-то за тридевять земель зовёт лужёным голосом какого-то Никиту. Он потерялся и вряд ли отыщет дорогу назад. Только жёлтые осы, как смертельные ягоды, повиснут перед глазами вопрошающего.

Слоня идёт, не сбавляя шагу, по мягкой, упругой земле. Впереди на большом белом камне кто-то оставил старый магнитофон, совмещённый с радио. Он играет вполголоса старинную румбу, сквозь которую прорываются волны шума и размеренный холодный стук пульсара. Никого нет рядом. Впрочем, дальше, из-под полога разросшейся сирени идут навстречу Слоне двое близнецов — молодых мужчин, худых и крупнокостных, с ярким синим цветом одинаковых глаз. Поравнявшись с ними на узкой дороге, Слоня проходит между них, не задев их ни взглядом, ни платьем, ни аурой тяжелеющего к вечеру воздуха. В тёмных глазах её отражается спуск дороги, обширное зелёное море снижающегося поселения, поля за ним, далёкие, игрушечные, блестящие осколками прудов и рекою, утопающая в золоте солнца кромка леса на горизонте.

Слоня улыбается. Через всё небо косым крестом, оставляя тяжёлый дымный след за собой, пролетают два метеорита и падают за горизонт, чтобы поднять два огромных облака взрыва. Ударная волна проносится над полями и зеленью садов, сорвав крыши с домов и ломая некрепкие деревья. Поднявшийся пылевой ураган бродит, как щуп, по всему посаду, поднимает вверх то мусор, то обломки разрушенного строения, то ветви деревьев вместе с их птицами. На полях внизу и за кромкой леса распускаются розочки пожаров. Солнце затянуто дымом и пеплом. Загадочные кракелюры пробегают по небу, складываясь в изощрённый узор, а вместе с тем со всех сторон разгорячённого пространства подымается звук каких-то невероятных труб, сотрясающих испуганное время. Земля понемногу сереет и теряет свои соки, превращаясь в подобие лунного реголита. Из одного угла мира в другой беспрестанно носится кто-то невидимый, оборудованный остро-чёрными крылами, секущими сиплый воздух. Зарождаясь в зените, тонкие колонны бледного пламени медленно опускаются на потемневшую в багровых пятнах землю. Едва отличимые от багровых теней существа, похожие на людей, из которых вынули середину, бродят бесцельно под сводами огня и сумрака. Из их ртов доносится сухая, как треск кузнечика, благодарность. Приходит ночь внутри ночи. Над окаймлённой мутным огнём тучей открывается, словно контур тела сквозь тонкое полотно, лицо слепого бога, искажённое болью и страхом незнания. И навстречу ему из умерщвлённой земли восстают холодные непрозрачные кристаллы какой-то ядовитой соли, высотой с человека, из которых звучит непрерывным гулом хвала ему и осанна. В белом сияющем платье идёт между ними, не прикасаясь к ним, Слоня, полуприкрыв глаза над светлой улыбкой.

Твои каштановые волосы в их замысловатой укладке, словно нити нетварной жизни, останутся нетронутыми под самым яростным ветром нашей бескрайней лжи.

Твоё нежное лицо, в которое свет проникает, как в вазу, но не в силах найти ничего сущего, чтобы осветить его, сотрётся из нашей памяти быстрее, чем птичья точка в зените, и нам не надо будет гадать о его чертах.

Твои тёмные глаза суть драгоценные камни, не источающие ни блеска, ни разума, ни любви.

Твоё сияющее белизною платье пройдёт миллионы таких же миров, как наш, и ни пятна́, ни соринки не прилипнет к нему милосердно.

Твой твёрдый шаг по земле — залог того, что никто из нас и подобных нам не спросит, куда ты идёшь, и ни за что не догадается откуда.

Счастливого пути тебе, Слоня! Если можешь, не возвращайся, пожалуйста, никогда.