слепящая высота

в запруде стёкол бьётся
твоя рука
уже потерянной
ловчицей снов, волос и грязи

отхаркивая сполохи деревьев
отвоёвывая
расслабленное побережье, где
купальщикам расставлены столы
к ужину их жёны ждут
оплывшие, с огромными глазами
от бесполезной вечности своей

красной мартовской сечкой
вбрызнута
в воздух память
как мост без опоры: летящее
как ожерелье: рассыпанное
в этой мелкой кровянистой муке: настоящее
пламя

и я не продолжу,
не прослежу за свернувшим автомобилем
его троекратное блёклое
эхо в развилке стёкол оставлю
небывшим

красное, в оснеженной черноте,
воспалённое, поднимается,
мёртвое, долгое, ниц

тысячи

все толпятся у входа
в надземную готовальню
все причащаются
несмотря на холодный ветер
в последнее время
лгут только метеорологи
это наша крайняя линия обороны
их ничем не исправить
можно лишь расстрелять
давайте займёмся этим
мужчина, что с вашим лицом?
оно слишком много себе позволяет
я кладу на глаза кирпич
я кладу на глаза коросту
я посыпаю глаза марганцовкой
я развожу грибную культуру
на клочке, говорят, открыли
новый выход — тэобразный
надрез
господи свят господи свят господи
третьего дня мое тело
стало нагайкой — вы слышали
этот тонкий еловый свист,
когда я хлестал им по окнам?
тра!та!та!та!та!
если бы вы действительно хотели
стать руководителем среднего звена,
вы бы прежде всего научились плеваться:
плевок должен быть отточен,
весом и аргументирован.
я хочу ссать.
давайте не так толпиться, народ,
ваш номер — номер последний?
птицы летят! летят!
уберите ребёнка: задавят
птицы:
одутловато повиснут
как ёлочные шары,
сквозь рдяное млечное впавшее озеро
цинковым агнцем набрякнут…

я кладу на глаза кирпич
я кладу на глаза коросту
я развожу в глазах спирохету
я с полусна не размыкаю глаз

тысячи
от лоснящейся черви
сквозь проталины дна
вытекают

* * *

сильфидка
обречённая сдохнуть
ты, что шляешься
низом по одорожью
выщёлкивая
то грязный шлепок
то укус шпильки
дёрнувшись от бесшовного холода
лезвий проглоченных дряблым горлом
ты пялишься грязно
внутрь бумажного автомобиля
[раньше их дети делали
по десять штук за урок
сейчас — титаны]
возбуждаясь от зеркальных сгибов листа
[и вдруг разлилась
тончайшей альтовой пряжей
звонница адриатической пытки
в прохладном тумане!]
где-то ожесточённо шли
годы и годы в
сознании собственной неприменимости
чай разливала сестра звеня
стеклянными створками шкафа
лимонник расцвёл к январю

* * *

ночью по нашему многолюдному дому
ходит горе, стучится:
подглядывает в замочек
в дверь звонит и сразу же убегает
гремит по чужим кастрюлям
рисует на стенке хуй
с кем-то ссорится, яростно, торопливо —
(ну как тут с соседом разговорится?) —
может волк оно или волчица
а под утро врывается,
забирает кого придётся или
кого случится:
это нам только кажется, что случайно
а у него список

* * *

камни и племена
после мучительной крови
так желают чашею быть, где видимый
тлеет в ненасытной гортани
костёр бедуина
гром
прежде войдёт в твой распев
чем губы разжатые воском ты приоткроешь
как брошенный камень гром
кочует
из-под века в пугливую сухость
губ твоих, гром

озеро

палящая
гладь: озеро
снова разбито
корни толкают зеркало
снизу — и тут же
проезжает автобус
я проезжаю в автобусе
мои лица
вырезаны садовыми ножницами
из стекла, из запаха
делового бензинного уюта
выдвигается
зашитый лескою рыбный
рот; молча
лови рыбу, удильщик,
наблюдай за холодным холмом луны
неисточающей света, в подробностях
изучай его
с горизонта; молча
в деталях

обрести воду

к ним ночами
сходятся пленники
по полу вьётся дым
к ним удивлённо
тянут руки
задохнувшиеся во сне
гудит распалённый бетон
не важно какими
словами ты пользовался
чтобы уснуть посреди
убелённой трупами площади
покамест над ними
восходит слепая пыль утра
ты учишь по замершим ртам
этот марш воды
пепел воды
голод воды —
безвинность

серенити

но спрашивать у
камней
вдоль какого пути
спрашивать
у лент затоптанных под бордюры
цвет направление ветра
розу ветров обходя
как обходят неубранных мёртвых
с их досадной манерой
пафосно позировать из-под ног
прямо в твиттер
серенити
скушно упрётся в твой мозг
когда ты выйдешь из лифта насквозь
целым |и сверху и снизу
в трещины льда, единясь,
во́ды прольются| серенити
проведёт тебя между свингующих автомобилей
лавой курточных скал
молчаливых гипсовых лиц китаянок
в тот приоснеженный двор
где на сорванном пульсе
|пламя и колокол вожделенья
бросок травы и змеиная хища|
била и била волна:
единство
чужое враждебное
обледеняя ладонь к ладони
к ветру лицо
и к ветру лицо подними
и привыкни губами
от ясности той что сюда привела
к той
что стирает любое откуда
|тихие камни бессумрачны на просвет
на лентах написаны
молчащие имена|

* * *

и всё
неизменное
волнами бьёт мне в грудь
чья-то птица сорвалась
прямо с земли, неподалёку —
шорх —
будто слепое пятно скользнуло
во взгляде
остановленный
краем
я думал: когда-нибудь
в этом тяжёлом море утонула
колонна круизных, разбитых огнями лайнеров
с гирляндами
с поцелуями сквозь рейвовый смог
будто во сне, потянувшись, птица
легла на крыло, к востоку
а после,
вне всякого чина вода
сомкнулась в бесконечно огромный
лазурный шар
воспетыйещёгомером
удар —
и всё неизменное
швыряет волною мне в грудь
вглядываясь
я думал
что между продолжить и завершить
есть достаточно места,
где плещется это море
ещё чуть-чуть
и беглая память уснёт под его холодным напевом
как птица в гнезде
но гнездо опустело
и всё
неизменное
разлетается в хлопья
перед моими глазами
и дальше там
птица медленно сливается с горизонтом
тяжелые крылья её
касаются друг друга смыкаясь
там, за моей спиной