Движение неприсоединения к смерти

В интересе к смерти, упоённости смертью, даже влечении к смерти, не говоря уже о страхе смерти, нет ничего ни выдающегося, исключительного, ни хоть сколько-то любопытного. Это, скажем откровенно, совершенно рутинное, естественное и повседневное состояние всякого существа, именующего себя человеком, что бы последнее ни значило. Проникаться к этому состоянию повышенным интересом — дело само по себе весьма подозрительное, хотя мы и не спешим с его осуждением, ровно так же, как не спешим осуждать любителей поедать гниющие отбросы на крупнейших пригородных свалках или же тех, кто находит неизъяснимое наслаждение в просмотрах фильмов с участием Фёдора Бондарчука. Среди них, и мы таковых встречали, попадаются люди благородного происхождения, истинно великие люди, которые при желании могли бы позволить себе всё то лучшее, что ещё осталось на этой планете, однако же избрали иное и вовсе сему лучшему противное.

Да, мы были немало удивлены этим людям и их прихотливому выбору, но никогда, даже преследуемы высшею целью, не посмели бы сказать сло́ва в их осуждение. Но согласимся же наперёд, что есть некоторая разница между героической медитацией на gif-файл, имитирующий подвижную голову Фёдора Бондарчука, и, скажем, нервным почёсыванием внешней стороны правого бедра, или повышенным слюноотделением, предшествующим поглощению пищи, или тривиальным морганием, не ограниченным каким-либо условием вообще. И если первое, вызывая подозрение, привлекает в то же время наше внимание в предположении, в уловлении тонкой эстетики абсолютной мерзости, то искренняя увлечённость вторым оставляет в некотором не особо ярком недоумении, которое, с одной стороны, не завлекает нас в метод саморазрешения и наслаждения этой разрешённостью, с другой же — не стремится и перейти в осуждение, да, впрочем, и вообще в суждение об этом.

Мы не станем вызывать полицию, мы не станем звонить в КГБ, если встретим человека, который признается нам в своём болезненном интересе к тем, кто увлечён смертью или отчаянно её страшится. Нам будет, пожалуй что, всё равно, если только это выражение способно выразить ту лёгкую форму досады, которая непременно займёт наше внимание на короткое время. Ведь увлеченность смертью — столь же этимологически нормальное явление, как и цикл полового ответа; делать из этого культ — по меньшей мере, так же бессмысленно и неприлично, пусть и не в христианском смысле. Несравненно больший интерес у нас способны вызвать те, кто не то чтобы не любопытствует относительно смерти (это была бы грубая, неуклюжая аномалия), но, отдавая ей должное, продолжает свои дела, мысли и начинания так, словно бы она до них и вовсе не касалась. Вот это люди, говорим мы. Ого, восклицаем мы. Ах, восхищаемся мы ими.

Иной цензор, уличив нас в иронии, наблюдаемой в последних сентенциях, решит, что понимать их стоит в некоем обратном смысле (в простодушии своём не подозревая, что у настоящей иронии никакого обратного смысла быть не может). Это и так: потому что, разумеется, всякое восхищение нормой ненормально, и его мы продемонстрировали лишь для того, чтобы сказать об этом, — и не так: потому что именно это лежит в порядке всех вещей. Номинальное отношение к смерти как к неизбежно нейтральному состоянию есть верный знак того, что здесь обретается дух превосходства.

Вот почему нам так отвратительны философы, танцоры и директоры птицефабрик с их болезненной и неутолённой жаждой смерти, замешанной на столь же невзаимном ужасе перед ней, и вдвойне отвратительны те, кто, внимая этой жажде и этому ужасу, становится их поклонниками, адептами их затейливых увёрток. И в то же время нам исключительно приятны те прекрасные люди, в которых дело Дела достигло такого уровня ясности, что они, вероятно, не сочтут нужным даже отвлечься на смерть, справедливо сочтя свои занятия более важными, но впрочем, для того чтобы лишний раз не беспокоить близких, вероятно, отлучатся всё же на минутку, так как не терпят лишнего внимания к себе. Мы их называем творцами счастья. Временами их свет падает сюда, в этот курятник. Здесь он становится отделимой частью тех так называемых «людей», кто вопреки всему считает своим долгом обустроиться на земле, украшает ёлку в медленно падающем с невероятной высоты доме, ищет обоснований твёрдых и лёгких, но тщательно избегает вопроса, чему именно это послужит основой. Свидетельствуем: они тоже ничего.