Поток

26.03.2021

Предположим, что было бы продуктивно рассмотреть фигуру маньяка философски в одном ряду с партизаном по Шмитту и террористом. По Шмитту, партизан, действуя в иллегальном поле, нося джихад с собою, оправдывается посредством того, что его мотивация ясна и приемлема, будучи укоренённой в теллурическом плане сознания, в близости к своей земле и отеческим гробам. Этой фигуре система противопоставила террориста, знак чистого ужаса, который страшен именно своей неизвестностью, непрозрачностью своих мотиваций (намеренно культивируемой пропагандой) и, т. о., абсолютно чужд тому обществу, в котором он действует. Маньяк же несёт с собой страх, но при этом его мотивации — когда они становятся известны и понятны обществу — роднят его буквально с каждым, со "средним человеком". Он — "обычный дедушка", как показывает Собчак, "один из нас". Маньяк никогда не носит маски. Его лицо, совершенно типичное, среднее, защищает его анонимность лучше, чем любая маска. Он — фигура трансгрессии общества в область суверенного деяния, которая сама по себе коллективным телам недоступна. И здесь любопытно, что запрос на эту фигуру появляется тогда, когда система сумела превратить маску из атрибута чуждости, атрибута террористического, по сути, в знак системной лояльности. Иметь лицо вместо маски стало опасно как для самого человека, так и для его окружающих. И общечеловечность лица маньяка срезонировала с внушаемым ужасом перед лицом вообще. Тут, конечно, можно возразить, что и партизан, и террорист суть фигуры политические, чего не скажешь о маньяке. Шмитт особо указывал, что именно удержание в политическом легитимизирует партизана, не даёт ему свалиться в криминал. Но усилиями левой интеллигенции (мы понимаем, в самом общем смысле, под левым — действие по смешению, под правым — по разделению) политическим в последнее время стало уже совершенно всё. Нахождение вне политического для значительной части определённого сорта интеллектуалов является лишь приглашением к политизации того или иного феномена. Поэтому такое возражение несвоевременно. Системный кризис постиндустриальных государств приводит, например, в Америке к появлению термина "внутренний террорист" — немыслимому в рамках американского политического сеттинга, в России же — к актуализации политической фигуры маньяка, который является ответом на глобально-дисциплинарную мутацию власти, поставленной перед вопросом о собственной природе.