Поток

23.10.2022

Известно лингвистическое наблюдение: чем менее развито общество, культура, народ, чем меньше они прошли по пути т. н. «прогресса», включая технологический, тем сложнее устроен их язык — и наоборот, чем насыщеннее цивилизационно существование того или иного народа, тем большее наблюдается упрощение и редукция их языковых средств. Например, многие языки примитивных народов Африки, американских индейцев, аборигенов Австралии или Кавказа устроены чрезвычайно сложно, обладают избыточно нюансированной грамматикой, лексическим и фонетическим разнообразием, пестротой и богатством различных языковых элементов. В то же время, большинство языков т. н. «цивилизованных» народов, включая практически все новоевропейские, стремятся к редукции грамматик и форм, универсализации лексики и как можно большей экономии языковых средств, от синтаксиса до фонетики.

Если посмотреть на эти языки в динамике, например, сравнив современный русский с древним или общеславянским, то окажется, что история развития языка — это, по сути, история его формального упрощения, утраты целых сегментов языковых средств (напр., глагольной системы) и постоянного режима экономии на каждом новом этапе развития языка. Конечно, это не линейный процесс и в нём возможны какие-то обратные ходы, связанные, допустим, с кросс-языковыми влияниями, включая разнообразные лексические заимствования или формирование новых словарей, связанных с новой социальной или технической базой, или возникновение параллельных грамматик (разговорной речи и т. п.), но общий сюжет развития языка, как правило, связан с его упрощением.

Такова цена универсализации, это понятно, но возможно, сам этот сюжет заложен в бытии языка несколько глубже, и он своей наглядностью опровергает некоторые наши логические воззрения на устройство языка. Потому что вдруг оказывается, что наиболее продуктивной моделью существования языка в истории будет для нас та, при которой он как бы даётся сразу весь, во всей полноте своих форм, в стадии цветущей сложности изначально, а с течением времени он в своей имманентной полноте лишь теряет, угасает и коллапсирует, превращаясь в итоге в некий вырожденный язык, минимально достаточный для поддержания связи между универсализированными элементами мира.

Это модель, которую не стоит понимать политически, выстраивая своё отношение к ней. Она, для того чтобы быть продуктивной, должна быть включена в само понятие языка, существующего в кеноме именно так, а не иначе.

Отсюда, кстати, возможен один шаг до признания несостоятельными попыток реализации логических / философских конлангов (вроде ифкуиля, aUI, отчасти и логлана), которые строятся от элементарных абстрактных понятий через их микширование к реализации многообразия языковых структур. Это ещё может иметь смысл в качестве логической игры. Но языки устроены противоположным образом: из многоэтажной, насыщенной и предельно нюансированной системы частностей — к образованию базовых понятий и универсальных средств.