Поток

02.02.2023

Только ленивый не указывал на сходство персонажа А. Толстого Карабаса-Барабаса, кукольника-самодура, со злым и жестоким гностическим божеством, демиургом, первоархонтом, который держит в рабстве и муках своё творение. Образ вполне очевидный. Но вот в том, что означает само это имя, существует некоторая путаница.

Например, в русской википедии происхождение имени пространно объясняется из тюркского источника, что в терминах самой вики должно определяться как «орисс». Ну конечно, всегда есть искушение вывести «Карабас» из кара-баш, черноголовый, но какое вообще имеет отношение тюркская этимология к очевидно средиземноморскому сюжету и персонажу?

С Барабасом никаких вопросов нет. Это греческая и, соответственно, латинская форма имени Варавва (Бар-Абба), того самого «разбойника», которого, по евангельскому сюжету, народ потребовал освободить вместо Христа. В переводе с арамейского имя его значит «Сын Отца», что вообще в довольно интересном свете коннотирует известную сцену (к тому же, в некоторых списках евангелий его имя звучит как «Иисус Варавва»).

Что касается Карабаса, тут нет однозначности. Ближайший литературный предшественник — это, конечно, Маркиз де Карабас из итальянской сказки, переложенной Ш. Перро в «Коте в сапогах». Фейковый правитель, который добивается родства с королём благодаря услугам кота-демона (походя угрожающего крестьянам растоптать их в пыль, если они не солгут королю). Обратим внимание, кстати, что здесь Карабас — это не имя персонажа, а, скорее, название местности или, допустим, замка, хозяином которого является данный маркиз. Замок в сказке также есть, в нём живёт людоед, никак по имени не названный. Именно его владения наследует лже-маркиз по воле кота.

Мне доводилось читать мнение о родстве имени Карабаса с Абраксасом (вернее, Абрасаксом), персонажем василидианского гнозиса, вошедшим впоследствии в именослов европейской демонологии. При том что здесь лыко весьма удачно пришлось в строку, я всё же не вижу тут чего-либо, кроме паронимического сближения имён.

Но если мы посмотрим, не встречалось ли это имя в непосредственно близких к А. Толстому источниках, то легко обнаружим его у Корнея Чуковского, в сказке «Бармалей». Там Бармалей выкрикивает это «страшное слово» перед тем, как сожрать детей-протагонистов. Кстати, само имя персонажа «Бармалей» происходит от названия питерской Бармалеевой улицы, названной, в свою очередь, по имени некоего «купца Бармалеева». Сам Чуковский предполагал происхождение этого имени от фамилии «англичанина Бромлея». Здесь можно было бы в виде некой шутки — и чтобы не отходить далеко от нашего сеттинга — предположить, например, арамейскую этимологию имени «Бармалей» — от Бар-Мелех, т. е., «сын царя». В первоначальном варианте у Чуковского это демонический негр-людоед, впоследствии автор политкорректно убрал его расовые признаки. Как младший демон, «сын», он ритуально призывает имя отца, Карабаса, прежде чем пообедать детьми.

Но есть в исторической литературе ещё один Карабас, который мог быть знаком А. Толстому как человеку образованному. У Филона Александрийского под этим именем упоминается персонаж, сыгравший заметную роль во время первого еврейского погрома в истории, в Александрии 38 г. н. э.

«Был там один безумец по имени Карабас; его помешательство не было буйным и жестоким (приступы такого безумия обычно непредсказуемы и для тех, кто им подвержен, и для окружающих), но более тихим и кротким. Этот Карабас дневал и ночевал под открытым небом, нагой и совершенно равнодушный к жаре и к холоду, служа забавой праздным юнцам. Пригнав несчастного к гимнасию, его поставили на возвышенье, чтобы всем было видно, соорудили из папируса нечто вроде диадемы, тело обернули подстилкой, как будто плащом, а вместо скипетра сунули в руку обрубок папирусного стебля, подобранного на дороге. И вот он, словно мимический актер, обряжен царем и снабжен всеми знаками царского достоинства, а молодежь с палками на плечах стоит по обе стороны, изображая телохранителей. Потом к нему подходят: одни — как бы с изъявлениями любви, другие — как будто с просьбой разобрать их дело, а третьи — словно прося совета в государственных делах. Потом в толпе, стоящей вокруг него кольцом, поднимаются крики; Карабаса величают Марином (так у сирийцев зовется господин), ибо всем было известно, что Агриппа сам родом из Сирии и что значительная ее часть входят в состав его владений». («Против Флакка», 6)

И этот Карабас оказывается, с одной стороны, безумцем, идиотом, хотя и мирным, с другой же — ложным, фейковым царём, занимающим неподобающее себе место. Мотив ложности роднит его с перровским «маркизом».

Итак, собираем нашего Карабаса.

1) Жестокий тиран-надсмотрщик. В объяснениях не нуждается, это наиболее известный образ гностического первоархонта, держащего дух в тюрьме материального мира.
2) Безумец. Это ещё одна, грубо говоря, ипостась того же персонажа. Бог-идиот, творящий из неведения и им же обманутый.
3) Ложный царь. Ещё одна номинация верховного архонта, присвоившего себе право и власть, объявившего себя богом, над которым нет богов.