[o p]

Жребий

Если бы меня спросили, как нужно в стране развивать демократические институты власти, я бы предложил в первую очередь начать с того, что ввести выборы по жребию. Президента, депутатов и прочие неназначаемые должности. Этим, в принципе, можно было бы и закончить.

Вот, Невзоров говорил давеча, что лучшая практика смены власти — это дворцовый переворот, ибо придут в его результате те же люди, что и при выборах, но: а) переворот гораздо дешевле; б) и гораздо зрелищнее. Вообще, я с этим согласен, но дворцовый переворот — это хоть и малая, но кровь, это противоречит моим гуманистическим взглядам, которые простираются так далеко, что ими, как фоновым показателем, можно пренебречь. Поэтому лучше обратиться к жребию.

Для начала кандидат (допустим, в президенты) должен быть выдвинут инициативной группой, затем он должен собрать подписи в разумно большом количестве, причём, живых существ, обладающих душой, а не как раньше. Кроме этой известной процедуры, кандидат должен быть лишён видимых физических и умственных увечий, должен сдать экзамен по каллиграфии, музыке и геологии и принести быка в жертву Посейдону.

Выборы проводятся путём поэтапного слепого отсеивания кандидатов, и, таким образом, побеждает тот, на кого ни разу не укажет случай, в подтверждение того факта, что нет ничего случайного и что победитель находится на своём месте неспроста.

Что мы выигрываем? Уже древние люди знали, что жребий, положенный в основу избирательной системы, делает её более гибкой, прозрачной и вменяемой, ведь кандидату не нужно убеждать миллионы людей с совершенно разными и часто несовместными представлениями о жизни и запросами к ней в том, что он и есть их единственная надежда. Это сейчас они все пытаются выглядеть, как сто долларов, и даже внимательные к деталям люди иногда не могут отличить одного из них от другого без специальной техники. Тогда они будут свободны от этой нездоровой необходимости, а заодно многие тысячи людей, работающих на создание из бревна видимости человека, приятного во всех отношениях, будут освобождены для более общественно полезной деятельности. Сами кандидаты не будут переписывать друг у друга программы и рерайтить основной пункт об удовлетворении каждой доярки, ведь степень их откровенности в своих планах никак не скажется на результатах голосования. И если NN заявит, что, придя к власти, он будет воровать в пять раз больше предшественника, можно не сомневаться, как минимум, в его намерениях исполнить обещанное. В принципе, можно даже подумать о том, чтобы проводить дебаты на детекторе лжи, это добавит динамики в унылое, по сути, действие. Наконец, не секрет, что выборы, в которых победитель не известен заранее (если и не всему обществу, то самим кандидатам), довольно нечасто встречаются в природе; чаще бывает, что есть очевидный лидер, и это лидерство — совсем не от качества его электоральных предложений, скажем так. Интерес к выборам в нормальных условиях, несмотря на миллионы денег и фронтовую пропаганду участия в них, редко добирается и до половины от суммы граждан. Любое шоу с выбыванием, вроде «Последнего героя», с лёгкостью перекрывает эти значения при на порядок меньшей рекламной мощности. Людям интересно наблюдать, как участники переживают за свою судьбу, как они ждут, дрожат и мучаются неизвестностью. На нынешних выборах такая картина может быть разве что в исключительных, единичных случаях, кандидаты, как правило, проплывают перед глазами в невзрачном довольстве или невзрачном же разочаровании. Избиратели им даже не сочувствуют. Хотя, казалось бы, «это их выбор»…

В конце своего рационализаторского предложения хотел бы напомнить, что афинская избирательная система зиждилась на жребии. Именно поэтому древняя Греция была колыбелью демократии, в то время как сегодняшний мир всё больше напоминает её гроб.